Провинциальная жизнь

Провинциальная жизнь теплее, искреннее столичной. Два дня я был в заснеженном Луцке и наслаждался лицами. Студенты, преподаватели, местная интеллигенция … мне было тепло и радостно с ними. Я увидел там будущее, не свое, моей страны, сегодня неумело, с раздражением пытающейся освоить механизм демократии.

Так было всегда: столица всасывает интеллект и силу собственной страны. Забывая делиться результатами. Холодная, все более обезличиваемая столица живет лучше. Здесь легче спрятать свой грех, свою пустоту, свою глупость. Здесь, в столице, больше хлеба и больше зрелищ. И меньше искренних человеческих лиц.



Меня пригласили местные журналисты. Два дня они знакомили меня со своим городом, с его людьми. В основном, с молодежью. Неполитизированной, не имеющей киевского достатка. И киевского пресыщения впечатлениями. Тот же телевизор, те же экранные псевдополитические шоу, а результат иной – сохранность собственной естественности.

Искренние, неполитизированные вопросы (я представлял там книгу своих тюремных воспоминаний), тактичная реакция на явные усталость и нездоровье автора … И – какое-то мягкое, не агрессивное по-киевски, тактичное желание вместе сфотографироваться.

Провинция. Там, не в Киеве, формируется будущая Украина. Где не будет меня и мучавших меня в молодости партийных идеологов и служивых жандармов. Где будут они, свободнорожденные, лишенные идеологии и навыков социального страха. Не знающие ни Ленина, ни Солженицына. Понимаю, кто-то умрет от наркотиков, кто-то сопьется. Или уедет к чужому, неукраинскому счастью. Большинство останется. Жить, работать, рожать детей. В Луцке я видел эти лица, эти глаза. Я говорил и слушал, отвечал на их искренние вопросы и остро, до боли в сердце, подумал: «Как жаль, что я не могу утешить этой моей неожиданной радостью мертвых моих друзей, Ивана Алексеевича Свитлычного и Валеру Марченко».

Совсем не идеальный Луцк. Я заметил и огромный кумачовый лозунг на офисе местного отделения коммунистической партии . Все, как в Украине, нет памятников Ленина и Сталина, но есть их дух. Смрадный дух искалеченного украинского прошлого и сегодня окармливающий вполне благополучных « борцов с олигархами ».

Я очень устал. Мне хотелось домой, к моим книгам, к рукописям. К моей привычной киевской горечи. Меня попросили перед автобусом быстро отобедать с местными предпринимателями. Их было немного, четверо. Молодые люди от тридцати до сорока лет, растворившиеся в студенческой массе лиц во время моей презентации. Я не мог отказаться. Болела усталостью и высоким давлением голова, хотелось покоя. Я был вежлив и не очень разговорчив. Я боялся пустого застольного словоговорения, надоевших политизированных вопросов…

Все было иначе. Говорили о Рильке, его переводах на украинский Стуса и Фишбейна. Мой новый молодой знакомый, в прошлом врач, рассказал, как возил своих детей-первоклашек в Черновцы, в остатки прежней культуры и архитектуры этого ныне серого города. И о Пауле Целане, великом и трагическом Целане.

Мне не хотелось уезжать из Луцка. Ушла усталость, как-то само по себе, без медикаментов, нормализовалось давление. Но и остаться я там не мог. Спасибо тебе, Луцк! Я обязательно вернусь!

(Написано для издания Левый берег)