Террористы, бандеровцы, фашисты: слова, которые убивают

Жители города Бендеры (бендеровцы то бишь) имеют право подать на Россию в какой-нибудь международный суд: за моральный ущерб. Судя по орфографии, никто из россиян толком не знает, кто такие эти бендеровцы, откуда вдруг их столько набралось: так много, что понадобилось огромную российскую армию стянуть к границам с Украиной. А уж о СтепанеБандере, который отсидел всю войну в немецком плену, тем более – не знают и знать не хотят.

Один священник (из тех, кто выступал со сцен Майдана) сказал: сначала стреляют слова, за ними летят настоящие пули. Многие восприняли это как метафору. Я думаю, что в сказанном есть и буквальный смысл.

Небесная сотня погибла потому, что для всех противников Майдана там стояли бендеровцы: террористы и фашисты.

Убийственные слова (способные нас убивать не только морально, но и физически) родом из России, но убойную силу они множат на пути с востока на запад.

Кстати сказать, матерные или грубо ругательные слова (основной словарь российского народа, если судить по интернету) к убийственным не относятся: всего лишь бряцание оружием с целью запугивания. Убийственные слова рождаются в океане ненависти, они имеют сложную конструкцию, хотя на вид вроде бы как обычные. Убийственных слов не бывает много, иначе они не выполнят предназначенную им роль.

В России три слова давно работают с максимальной убойной силой: террористы, бандиты, фашисты. Именно эти три слова обеспечили российским солдатам победу в длинной кровопролитной войне с чеченцами, помогли разобраться с Осетией, Абхазией. Эти слова сильны не столько буквальным смыслом (он, конечно, полон негатива), сколько хитрой способностью подменять реальность киношным вымыслом. Есть магия слова, шаманизм, который тем сильнее, чем ближе народ к дикости. Есть слова, которые завораживают, ибо рождают ощущение участия в грандиозной битве Своих и Чужих. Война сЧужими (как бы конкретно они не назывались) вдохновляет каждое зависимое существо, делает его гениальным в усвоении Науки Ненависти.

Россия – великий и могучий учитель ненависти. Российский патриотизм на самом деле есть глубинная (иррациональная) ненависть ко всему нерусскому, ко всему тому, что хотя бы потенциально ставит под сомнение величие России. На чью-то нелюбовь россиянин реагирует болезненно и аффектированно: за что?! Да как ты смеешь? Ты против матушки-Рассеи? Ну, я покажу тебе кузькину мать!.. Российская ненависть всегда имела надежный источник: плохая, неустроенная жизнь (империям некогда обеспечивать своим народным массам хорошую жизнь), зависть к тем, кто ухитряется жить лучше. Те, кто живет лучше – прекрасные кандидаты на роль врагов российского народа. Даже во времена более-менее мирного сосуществования народов СССР ненавидели хохлов, кавказцев, прибалтийцев: именно из-за зависти к более высокому благосостоянию («Мы пуп рвем, чтобы их защищать, а они себе жируют»). Оттуда – современный донбасскиймиф с названием «Мы их (то есть западную Украину) кормим».

А уж если возникает явный конфликт, наука ненависти заполняет всю общественную атмосферу и сращивает все российские сердца в монолит ненависти и агрессии. Тогда-то и появляются убийственные слова.

Убийственные слова, впрочем, всегда строго контролирует идеология, возглавляемая кагебэшниками, которые поднаторели за многие десятилетия не только в науке ненависти, но и в науке лжи (это даже в первую очередь). Это оружие власть раздает подданным без допуска и ограничения. Это оружие превращает все житейские сложности в простоту мишени на стрельбище. Не надо думать, надо стрелять и стрелять. Начнешь ведь думать, додумаешься, что там стоит живой человек, может, ничем не хуже, чем ты сам, и рука обязательно дрогнет. Убийственное слово парализует мысль носителя, изымает из него моральный элемент,лишает осознанного выбора, действует, как простая команда «фас!». Поэтому убивает.

Присмотримся к трем почти волшебным словам: террористы, бандиты, фашисты. Конечно, терроризм – плохое явление, с террористами даже и не воюют, их уничтожают, так как это всего лишь кучка отморозков, от которых надо защитить добропорядочных граждан.

Когда целую нацию (пусть даже малочисленную) называют террористами, любую незазомбированую голову это должно насторожить. Может ли нация быть террористом? Да нет, это очевидный абсурд. По основному значению террористы – это малочисленная группа, которая вредит доступным способом более сильному врагу. Есть, правда, широкое понятие – террор, но оно из другой области. Целая нация может стать агрессором, прийти на чужую территорию и терроризировать население. Но тогдаее представителей называют оккупантами, а не террористами. Когда нация живет на своей земле и хочет жить так, как хочет, при чем здесь терроризм? Да ни при чем. Слово больно уж выразительное. В нем можноспрятать некую идеологическую хитрость, его можно превратить в сложное устройство, конструкцию, рассчитанную на мгновенное действие. Главное, что террористы на все готовы, они неизвестно где, то есть везде, запросто тебя достанут, хотя ты им ничего не сделал (им все равно, кого именно терроризировать). Теракты в России (большинство из которых – дело рук собственных спецслужб) наглядно показали обывателю: бойся террористов и, если сам не можешь, разреши властям убивать их без суда и следствия, в любом количестве. Вот ведь как. Зачем законы и торжество справедливости? Одно слово – и карт-бланш на убийство самого жестокого, низкого и массового пошиба.

Само по себе слово «террорист» все жедля русской головы недостаточно убийственное: слишком иностранное, в СССР ведь никаких террористов не водилось. Поэтому ему необходимо разъяснительное расширение: бандит. С этим-то словом все просто, никаких разночтений. И, что очень важно, бандит страшен жизненно, он не из кино, он существует где-то рядом, и ты, хороший человек, всегда можешь пасть его жертвой. Но и бандит – тоже слово не совсем подходящее, само по себе убойной силы не имеет, потому что сводит основной смысл к криминалу, который находится за пределами политики и идеологии (бандит он и в Африке бандит). Поэтому неизбежно появление третьего составляющего, слова, которое свяжет криминал с политикой. Ясное дело, таких надежно отработанных и действенных слов, как фашизм, в русском языке наберется немного. Фашист – едва ли не самое распространенное ругательство со времен второй мировой войны. Именно вокруг него оформилась и осозналась российская наука ненависти. Реакция на него почти генетически предопределена. При этом уже давно это слово потеряло связь со своим прямым значением (фашист – любой, кто имеет что-то против русских).

Террорист – бандит – фашист: именно эта цепочка понятий окончательно убирает с поля зрения их носителя конкретный объект, называет не человека, а нечто неопределенное и одновременно однозначное, жуткое и омерзительное, заслуживающее одного: убить его, гадину.

Тех, кто стоял на Майдане, по команде из Кремлясразу назвали террористами:конечно, устроили такой террор, стоят и стоят в центре Киева, всем глаза мозолят, демонстрируют непослушание и даже пренебрежение власть имущими.А вот слово бандит появилось не сразу, как-то не приклеивалось (очень уж мирно и даже весело все выглядело до массовых убийств). Мелькало также название «экстремисты», но тоже не приросло (мало негатива, видать). Зато припомнилось чудное словечко со времен зачистки западно-украинских территорий после войны. Восточная Украина и Россия за многие годы идеологической обработки хорошо запомнили связь западенцы / бендеровцы. Какая примета, кроме прописки, делает украинца бендеровцем? Примета очевидная: украинская речь. Украинец говорить по-украински не должен, особенно в общественном месте, особенно если к нему обратились по-русски. Отвечает по-своему? Значит, себе на уме, сознательный, держит камень за пазухой. Приехал из Львовской области и говорит по-украински? Бендеровец, ясное дело (злостный или буржуазный националист, нацист, то есть, грубо говоря, фашист).

Убийственные слова нужны агрессорам, тем, кто оккупирует чужие земли. Без них механическое оружие, даже суперсовременное, не справится.А нам необходима защита от убийственных слов, нужно вырабатывать иммунитет, нужно думать. В осознании происходящего – наша главная сила. Иного способа победить (точнее, не потерять окончательно свободу и самих себя) у нас просто нет.

(Написано для сайту Самооборона Майдану. Волинь)